3

Дни проходили по-разному. То летели, как будто кто-то усиленно помогал часовому механизму вселенной своими огромными руками, то тянулись так медленно, что если выйти в туманное утро на улицу, можно было бы почувствовать его движение, обволакивающее, ни на секунду не дающее усомниться в том, что конец придет и он неотвратим.

Менялось время, менялся и он. От спокойно-меланхоличного до безумно-маниакального, как будто там, где-то за спиной у него был небольшой рычажок с тремя возможными позициями. Если невидимый помощник, а чаще вредитель, включал положение "Чувство", он превращался в одержимого безумца, который просто не отдавал себе отчет в своих действиях. И он радовался этому, радовался тому, что он может забыть на какое-то время обо всем на свете и погрузиться с головой в свое увлечение.

А бывало, что кто-то возьмет и опустит ручку невидимого переключателя вниз, в положение "Грусть". И тогда, тогда ему все чаще и чаще приходят в голову мысли о чем-то большом, несоизмеримо необъятном и великом, по сравнению с его собственной, конечной жизнью. И тогда он тоже радуется, радуется тому, что может побыть в одиночестве, либо наедине с его неотъемлемой подругой - сигаретой. Так он мог и неделю прошататься по оживленным местам, рядом с людьми, но  в одиночестве. И его это нисколько не беспокоило.

А бывало, он надевал маску радости и давал понять людям, что жизнь не так плоха как кажется. Да, он был отличным обманщиком, его это даже немного забавляло, как люди могут верить его лжи, которая не основана ни на чем, кроме как его собственных слов, которые все принимали на веру. Ему иногда так хотелось показать насколько люди жалки и мелочны, однако продолжал молча ухмыляться с показной улыбкой для публики.

Но самое страшное, когда переключатель застревал где-то по середине своего пути от "Чувства" к "Грусти". Именно там была подпись "Всё равно". Это было единственное чего он боялся. Самый страшный его кошмар. Скука и незаинтересованность. В таком положении он сам не знал что ему надо, точнее знал, что ничего ему не надо. Однако какая-то часть, которая осталась в нем от нормального человека требовала выхода наружу остатков мыслей и чувств. Так, под молчаливое согласние его сердца, разум совершал самые нелогичные, глупые, а порой до боли аморальные поступки. Ничего не стоило ему в таком состоянии обидеть человека, довести до слез, заставить возненавидеть или наооборот, проявлять живой интерес. И самое страшное, если все это становилось большим экспериментом. Именно в те моменты, когда он показывал, что все это было сделано от скуки. Глаза людей наполнялись злобой, иногда гневом, но за редким исключением во всех них читалась жалость и страх. Жалость к нему. И страх за то, что же он сделает дальше. Насколько нужно было опуститься, чтобы заниматься всем этим от скуки, от банальной скуки, лишь бы только жизнь не пролетала совсем незаметно мимо него, окутанного сигаретным дымом, сидящего у своего открытого окна словно горгулья, которая ждет не рассвета, а когда кто-нибудь переключит наконец тот невидимый рычаг, который наконец-то даст ему команду жить, а уж грустить или радоваться, это показало бы время.
Но время все так же мерно течет, а рычаг как будто поржавел и никак не хочет сдвигаться с середины пути...